Современная политико-экономическая ситуация накладывает отражение и юридическую практику. О том, какие новые тенденции можно наблюдать с точки зрения защиты прав граждан и компаний, рассказывает адвокат Максим Божко, председатель Коллегии адвокатов «Русский дом права», кандидат юридических наук, эксперт по антикризисному управлению и разрешению конфликтных ситуаций в бизнесе.
– В последнее время много разговоров о ситуации с возможным изъятием замороженных активов российских граждан и компаний за рубежом в пользу Украины. Насколько законны такие действия зарубежных властей? И как же России отстоять свои интересы?
– Санкции – инструмент влияния на тех, над кем нет юридической власти, если эти лица совершают неприемлемые для санкционирующей стороны действия (если есть юрисдикция, то за такие действия следует гражданская или уголовная ответственность). Когда речь идет о санкциях, мы не можем, строго говоря, говорить о законности. Россия может отстоять свои интересы только встречными санкциями. Если замораживают активы наших граждан, то мы будем замораживать активы граждан европейских стран, у нас появляется моральное право поступать так же.
В общем, произвольное изъятие собственности – феномен антиправовой, обосновать его применение к неперсонализированному кругу лиц юридически трудно. Это произвол. Санкционная заморозка активов фактически была «оптовой», но временной. Задекларирована возможность освобождения от ареста активов лиц, в отношении которых санкции неприменимы – то есть большинство граждан. Есть примеры освобождения от ареста отдельных активов тех, кто может позволить себе решать эту задачу лично. Остальным остается только ждать и надеяться на действия России, защищающей своих граждан и российский бизнес контрсанкциями. Это может компенсировать действия Запада по отношению к российской собственности. Но пока мы наблюдаем кризис частного права.
– С 2022 года из России начали уходить крупные западные компании. Почему это не привело к массовым юридическим разбирательствам, кроме нескольких громких дел?
– Судебное разбирательство начинается, когда стороны не смогли договориться самостоятельно. Сейчас бизнес ищет способы договариваться, например, компании идут, сохраняя доверительное управление в виде российского топ-менеджмента. Кроме того, по-видимому, судебная власть может включить принцип взаимности: как вы с нами, так и мы с вами. Мы приходим к грани эффективности этого вопроса: правосудие может срабатывать не в пользу западных партнеров. Поэтому европейские компании просто выбирают путь малейшего сопротивления.
– Как сегодня выглядит банкротство предприятия? Связано ли оно с санкциями или экономическими сложностями, возникшими после начала СВО, или в большинстве случаев другие причины?
– Недавно Верховный суд РФ разрешил банкротство в России иностранных компаний, имеющих активы в нашей стране: если иностранная компания делает бизнес в России, имеет центр основных экономических интересов, то дело ее банкротство должно слушаться здесь. Потенциально у российских кредиторов может возникнуть приоритет перед иностранными кредиторами в рамках банкротства.
Также более активно звучит идея реабилитационных процедур. Понятно, что при принудительном взыскании с должника, если уже есть уголовное дело либо банкротство, можно получить слабенький итог, грубо говоря, 5 копеек с рубля. А если кредиторы готовы подождать, потерпеть, провести санацию предприятия при условии, что сам должник может и хочет расплатиться, это эффективнее. То есть если раньше антикризисное управление в банкротстве носило хирургический характер, и в результате можно было продавать серьезную технику по цене металлолома, то сейчас есть тенденция дать находящейся в кризисе компании реабилитироваться. Это могут быть отсрочки платежей, реструктуризация долга, сделки. Такие инициативы исходят и от компаний-кредиторов, и от государственных структур. И, в частности, наша команда способна решать следующие задачи.
– Какие самые популярные имущественные конфликты у россиян сегодня?
– растет банкротная и криминальная практика. Стали появляться ранее кейсы мало, – например, распределение активов ликвидированного или отсутствующего должника. Это происходит, когда компания, имеющая активы, деньги, недвижимость, ликвидирована или, что чаще, исключена из реестра как недействующая. Либо она осталась в России после ухода ее иностранных бенефициаров. Или бенефициары такой компании попали под криминальные риски и вышли из управления бизнесом, фактически покинув его. Такие активы распределяются посреди кредиторов, это новенькая тенденция в юридической бизнес-практике.
– Чем отличается антикризисный менеджмент последних двух лет от того, что было в пандемию и раньше?
– Антикризисный менеджмент – это искусство решить задачи и добиться результата при ограниченных ресурсах. Это всегда коммуникационная работа, умение договариваться с разными стейкхолдерами. В пандемию проблемы бизнеса сводились к кризису неплатежей. Скажем, магазины не производили выручку в локдаун и не могли платить своему арендодателю, арендодатель не мог гасить свои платежи, круг замыкался, все держались только на своих подушках безопасности. Задача заключалась в том, чтобы удержать бизнес на плаву, запретить, например, введение банкротных процедур, чтобы экономика не сложилась, как карточный домик.
В настоящее время такого коллапса нет. Но есть свои особенности. В том числе на фоне такой острой задачи, как развитие импортозамещения. Вот пример: русская компания производит коронарные стенты, но сейчас 80 процентов таковой продукции импорта. У компании корпоративный конфликт – ей трудно развиваться. Но сегодня мы можем на фоне важности импортозамещения и поддержки отечественного производства использовать более широкий инструментарий: если предприятие производит потенциально важную для страны продукцию, то есть возможность достучаться в органы власти, финансовые организации, профильные министерства, чтобы способствовать выходу из кризиса и максимально быстро разрешить конфликт. Эта работа уже не только в пользу акционеров, но и благосостояния страны. Ранее государству не было до корпоративных конфликтов даже по стратегически значимым активам. Сегодня уровень чувствительности изменяется. Максимально быстрое разрешение конфликта – в пользу государства и бизнеса. Конфликтовать сейчас не время.